Село Одринки

 

В село Одринки Сарненского района Ровенской области добраться нелегко. Почти тридцать километров проселка и неровного булыжника способны вытряхнуть душу из любого. Тем не менее, об этой живописной деревушке знают далеко за пределами Украины: здесь обитает «султан» отечественного пошиба. Невероятно, но факт: 86–летний Алексей Телетен почти два десятка лет прожил под одной крышей, более того — в одной тесной комнатушке с тремя (!) женами…

 

«С Любой я познакомился после того, как Матруна сказала, что я ей больше не нужен как мужик»

 

На дверях обветшалого деревянного дома деда Алексея висели тяжелые замки. Хозяина удалось разыскать в поле далеко за селом. В 30–градусную жару он с утра до вечера косит траву, прерываясь лишь на обед. Не каждому молодому мужику подобное под силу. Мужу помогает 53–летняя Любовь Федоровна. Появление журналистов супруги восприняли без удивления и особой радости.

 

— Приезжают, снимают, фотографируют, — беззлобно ворчит Алексей Дмитриевич, — а крыша, как была прохудившаяся, так и осталась…

 

Но все же постепенно, получив гостинцы, необычная пара разговорилась.

 

— Моя первая жена Одюшка (уменьшительное от «Дарья» — авт.) умерла, когда я был на фронте, — не спеша рассказывает Алексей Телетен неповторимым местным говорком. — Остался сын, который сейчас живет в Днепропетровске. После войны я женился на Матруне. Потом появилась Люба.

 

— Как получилось, что при живой жене вы привели в дом другую?

 

— С Любой я познакомился двадцать лет назад. До этого я никого не искал. Но Матруна сильно заболела и сказала, что я ей больше не нужен как мужик. А как же мне без бабы? Пошел я как–то на базар в соседнее село. Вижу, стоит маленькая, тоненькая женщина. Понравилась. А у нее еще синяки под глазами «светились». Я спросил, что делает красавица одна на базаре? Разговорились. Оказалось, что она замужем, имеет двоих детей, но муж сильно пьет и дерется. Я интересуюсь: «Почему же ты его не бросишь?» А она: «Куда я пойду? Вот вы меня приняли бы?» — «У меня жена есть, но если есть охота, приходи да живи», — говорю. «Так у меня ж двое детей!» — «Ну и что, и детей приводи, будут мне коров пасти», — отвечаю. Так и забрал ее. Мне тогда было шестьдесят шесть, а ей тридцать три. Мой сын на несколько лет старше Любы. Если она, молодая, не побрезговала мною, старым, то почему я должен был пасовать?..

 

В своем новом доме Люба появилась в одном легком платьице с детьми на руках. Войдя в комнату, спросила у Матруны, не будет ли лишней. Та повела плечом (видно, все–таки приревновала), но ответила: «Если уж решилась на такое, оставайся».

 

 

Домишко Алексея Телетена состоит из кухни, в которой, кроме плиты, стола и пары лавок, ничего нет, и тесной комнатушки, где умещаются три металлических кровати, одежный шкаф, стул и сундучок. Трудно представить, что в этих «хоромах» уживались три женщины с мужиком и шестеро детей.

 

— Ничего, жили помаленьку, — говорит Любовь Федоровна. — И хорошее бывало, и плохое — как у всех.

 

— Признайтесь, чем покорил вас Алексей Кондратьевич?

 

— Он меня не бил.

 

— Необходимость жить под одной крышей с его женой вас не пугала?

 

— А чего бояться? Я пришла аккурат на Троицу. Матруна была дома. Потом она пошла в церковь, а я стала варить кушать. Так и мирились. Она мне иногда даже помогала по хозяйству…

 

Немного погодя в тесную комнатушку пришла сестра Любы Надежда с двумя маленькими детьми. Сначала Алексей Телетен не очень–то обрадовался такому пополнению на их и без того куцей жилплощади. Но, поддавшись на уговоры «младшей жены», таки пожалел их, принял в семью. И зажил с тремя бабами душа в душу. С тех пор о нем заговорила вся округа. Кто чудаком называл, а кто султаном. Поползли даже слухи: что, например, у него, как у заправского Казановы, в каждом соседнем селе имеется по любовнице, а по улицам бегают его внебрачные дети. Впрочем, к людской молве дед Алексей относится спокойно.

 

— У меня три правды, — говорит Алексей Кондратьевич. — Первая — родился, вторая — женился, третья — помирать. А сколько у меня баб, десять или пятнадцать, сам не знаю и другим до этого дела быть не должно!

 

Когда у Нади родился ребенок (дома, а не в роддоме), я поехал в район, чтобы выписать метрику, а заодно всех моих женщин прописать. Вскоре приехали из паспортного стола, посмотрели, как мы живем, и говорят: «Как же так, у вас три жены! Это незаконно!» А я: если незаконно, то дайте им квартиры, а я останусь в хате один. «Не положено, — говорят, а потом стали пугать: — Мы вас судить будем!» «Я и так осужден» — отвечаю. «Почему это?» — удивляются. «Потому что три бабы в доме — самое страшное наказание!» В общем, походили они по двору, в дом заглянули, да и поехали. Больше ко мне не цеплялись.

 

Об интимной жизни Алексей Кондратьевич не любит распространяться. Говорит лишь, что жил со всеми своими женщинами одной дружной семьей. Правда, без ссор и слез из–за ревности порой не обходилось. Ныне покойная Матруна несколько раз предлагала мужу Любу и Надю выгнать, а им начать все сначала. Он не соглашался. Тем более, что вскоре родился совместный с Любой ребенок — дочка Наташа его особая гордость. Еще бы, девочка появилась на свет, когда папаше «стукнуло» семьдесят!

 

— А чему здесь удивляться? — улыбается дед Телетен. — Для успеха в ЭТОМ деле главное, чтобы у женщины формы были еще крепкие, а глина и старого мужика сгодится… Когда дети выросли, я сказал им: ищите себе место в жизни,я слишком стар, чтобы всех вас кормить, — посерьезнел мой собеседник. — Недавно они перебрались в Тернополь. И Надя с ними. Так что сейчас мы с Любой живем вдвоем: сено гребем, корову с лошадкой пасем. Пенсию получаем: я 130 гривен да она 78. А Надежда в гости приезжает…

 

— Не подумываете привести в дом еще одну жену, помоложе?

 

— Нет уж, с меня хватит!

 

 

В небольшом сундучке хозяин бережно хранит орден Отечественной войны и несколько медалей. Оказалось, что местный «султан» — настоящий герой, к тому же родившийся в рубашке. Шутка ли — выйти сухим из воды, побывав в нескольких смертельных передрягах. Чего стоит один только побег из печально известного Бухенвальда.

 

— В плену я оказался после окружения, — вспоминает Алексей Кондратьевич. — Под Псковом наша пехотная часть попала под бомбежку. Одна бомба упала метрах в десяти от моего окопа. Я тут же перекатился в еще горячую воронку. В следующую секунду второй снаряд угодил в окоп, из которого я только что выскочил. Взрыв был настолько мощным, что меня засыпало песком. Через полчаса немцы меня откопали и забрали в плен. В Бухенвальде я пробыл в общей сложности около года. Там мне удалось наладить связь с поляками, живущими неподалеку от лагеря. С одним из них мы сговорились, что он меня спрячет, если мне удастся бежать.

 

Немцы обращались с нами хуже, чем со скотиной, особенно, когда наступали. Бывало, по две недели не давали есть. Приходилось целыми днями лежать, чтобы беречь силы и не умереть с голоду. Когда они начали отступать, стало полегче. Понемногу кормили, выводили на работу. Вот тогда-то и представился удобный случай.

 

Поляк мне дал веревку и посоветовал задушить охранника, когда останусь с ним один на один, и — ходу. Я так и сделал, подговорив еще двух заключенных: русского (огромного, толстенного мужика) и белоруса. Все получилось какпо-писаному. Мы втроем трудились под наблюдением фрица. Я его отвлекал разговорами. Белорус в это время попросил папироску. Охранник подозрительно оглянулся и полез за пазуху. В этот момент белорус схватил автомат, лежавший у немца на коленях. Хотел сразу же фашиста прикончить, но я не позволил: выстрел услышали бы другие охранники, а так до конца рабочего дня у нас было время уйти подальше. Немца мы связали, сбросили в ров и рванули, кто куда. Я направился в дом к поляку. Он дал мне переодеться, сжег лагерную одежду, накормил и в сопровождении десятилетнего мальчишки отправил к другому поляку, жившему километрах в десяти. Там меня закрыли в погребе и велели сидеть тихо и не высовываться, пока не придут наши.

 

В подвале я просидел несколько недель. Наконец, подошли русские. Пробираясь к ним, я повстречал их фронтовых разведчиков. Обычно в таких случаях они стреляют, не разбираясь. Но мне повезло: ребята оказались нормальные. Старший распорядился сопроводить меня к командиру. С командиром мне тоже повезло. Вместо того, чтобы отправить меня к энкаведистам, откуда для бывшего пленного прямая дорога в штрафной батальон или под расстрел, он, выслушав мой рассказ, сказал, что им такие люди нужны, приказал накормить, выдать оружие и послать в окопы. Это был конец сорок четвертого — начало сорок пятого годов. Мы с боями дошли до Германии. Потом мою часть направили на войну с Японией, но, пока везли на Дальний восток, русские и американцы справились без нашей помощи.

 

Вернувшись домой в сорок седьмом, я попал в новую переделку. Хлопцы из УПА решили меня расстрелять. Уже вывели их хаты, но в последний момент передумали, решили проверить, правда ли то, что им обо мне наговорили. К счастью, у них служил мой кум. Чужие расстреляли бы, не разобравшись…